Русские хотят реванша

В 2016-м году Владимир Путин спросил у девятилетнего мальчика, где заканчивается Россия. Тот ответил, что на Беринговом проливе. А Путин скажет, что нигде.

И это не совсем шутка. Империя всегда готова разрастаться до тех пор, пока не доберется до границ другой империи. Проблема в том, что границы "нашего" у имперца всегда размыты. И трудно сообразить, в какой именно момент он прекращает презрительно поглядывать на пограничные столбы.

Читайте такжеЗапад и Россия почти договорились, вторжение откладывается до осениДаже если пофантазировать, что Москве удалось вернуть Украину к буферному формату существования — означает ли это, что сразу за Ужгородом для россиян будет начинаться пространство "чужого"? Какое имеет право существовать по своему усмотрению, не оглядываясь на Москву? Сколько территорий надо отдать Кремлю, чтобы ментальные весы оскорбленного имперского самолюбия наконец уравновесились?

Польша — она "чужая"? А Румыния? Или страны Балтии? "Не наше" — это там, где не понимают русского языка? Или там, где не исповедуют православие? Или там, где не ступала нога солдата империи?

Это границы СССР? Варшавского блока? Российской империи? Может, это там, где не живут христиане? Европеоиды? Прямоходящие?

Видимо, российское общество было обречено на реванш. В конце концов, в России империя предстала раньше, чем успело сформироваться национальное государство. Ценности вертикали всегда преобладали. К тому же главное отличие русских от соседей заключается в том, что в 1991-м году, по самоощущению, они не обрели независимость от чужой империи, а потеряли свою собственную.

Читайте такжеОбращение к трусам, которые "над схваткой" РФ и УкраиныЭто все не могло не породить запрос на величие. Обобщенное "мы" одержало победу над пространством частного "я". Российская оппозиция убеждает, что Владимир Путин навязал стране свою повестку дня, что рядовой обыватель стремится к благосостоянию и спокойствию. Но сейчас это похоже на самоуспокоение.

Владимир Путин не создавал запрос на величие — он в него попал. А еще ему повезло с ценами на нефть и политической эпохой. "Если от карликов падают такие длинные тени — это значит, что мы живем в сумеречное время". Европа прошлого десятилетия и впрямь оказалась континентом политических лилипутов. А потому мы наблюдали за тем, как эксканцлер Германии в качестве российского чиновника слушал инаугурационную речь Владимира Путина.

Проблема имперских аппетитов заключается в том, что они могут только расти. Это как наркотик, доза которого должна постоянно увеличиваться. Мюнхенская речь, война в Грузии, разгон Болотной, вторжение в Украину, война в Сирии, вмешательство в выборы по всему миру — Москва последовательно испытывает мир на прочность. И если не подвергается сопротивлению — расширяет границы дозволенного.

Есть только одно "но". Попытка реконструировать Советский Союз опасна из-за своих неусвоенных уроков. Москва ошиблась с пунктом назначения. Она хотела оказаться в семидесятых — период Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. А попала в восьмидесятые: Афганистан, усиление кризиса в экономике, гонка вооружений и санкции.

Наверное, Алексей Балабанов в своей дилогии "Брат" и "Брат-2" оплошал с последовательностью. Ведь она таки нарушена: события второй ленты должны были предшествовать первой. Сперва ты обещаешь, что "вашей Америке скоро кирдык", а уж потом бомжуешь подворотнями и убегаешь от бандитов.

Российский обыватель постоянно забывает формулу Мераба Мамардашвили. О том, что Россия существует не для русских, а пользуясь русскими. Приятно осознавать себя смыслом империи. И двойная досада в осознании, что ты — всего лишь ее горючее.

Наши стандарты: Редакционная политика сайта Главред